Дорогая,
я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.
Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела, развлекалась со мной;
но потом сошлась с инженером-химиком и, судя по письмам, чудовищно поглупела.
Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии на панихидах по общим друзьям,
идущих теперь сплошною чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более немыслимые,
чем между тобой и мною. Не пойми меня дурно.
С твоим голосом, телом, именем ничего уже больше не связано;
никто их не уничтожил, но забыть одну жизнь -- человеку нужна, как минимум, еще одна жизнь.
И я эту долю прожил.
Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии, ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии. Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.

(с) Бродский